Не по-осеннему яркие солнечные облака.
Воздух пропитан светом, белым, как молоко.
Катит волны свои сверкающая река
из светлого далека в светлое далеко.
Зелень еще свежа. Как молода листва! -
как девы Элизия, где увяданья нет.
И уже готовы молчанием стать слова,
потому что только молчанье и есть ответ
на «зачем и откуда сие взялось?»
Незримым приливом тайна накатывает
на душу, смиряя гордыню, врачуя злость,
словно безмолвные волны на парапет.
И безымянный поэт или же святой,
не писавший поэм, не творивший вотще чудес,
пред бытием нимб склоняет свой золотой,
словно родился вновь, а верней, воскрес.
Никто не заметит его, не окликнет «эй!»,
народ не протопчет к нему тропы,
ибо он предпочел пустыню морских зыбей
рукоплесканьям и блеянию толпы.
И, спустившись к реке, лежа навзничь,
он вдаль плывет,
на тюльпан похожий, по яркой, как свет, воде,
со счастливой улыбкой, смягчающей
горький рот,
чтоб раствориться в родимом своем нигде.
А я, устыдившись, словно подглядывала
за парой влюбленной, жгу книги свои в саду.
«И где столько листьев опавших-то набрала?» -
старик вопрошает. «В аду, - говорю, - в аду.»
